В истории русского и советского востоковедения известно немало имён учёных, посвятивших свою жизнь изучению самых различных областей этой науки, связанных с Центральной Азией. Среди них можно назвать имена таких научных звезд первой величины как В.В. Бартольд, И.Ю. Крачковский, Е.Э. Бертельс, И.М. Брагинский и другие. Нынешнее поколение таджикских востоковедов, как арабистов так и иранистов, не только изучает их труды, усваивает принципы и методы их работы, но и всесторонне анализирует их жизнь и творчество, показывает значение их трудов, принесших им мировую славу, наглядно рисует их вклад в ту или иную область востоковедения. С этой целью они созывают различные международные научные конференции, семинары, публикуют статьи и книги, посвященные их жизни и научной деятельности. Однако есть ученые – востоковеды, о которых известно очень мало. Одним из таких почти забытых русских востоковедов, является Андрей Евлампиевич Маджи.
Маджи Я впервые слышал это имя когда собирал материал для своей статьи «Рудаки и арабская литература».[13] Оно стояло под статьей некоего А. Маджи, опубликованной в газете «Коммунист Таджикистана» от 1 июня 1957 года и называвшейся «Рудаки и арабский язык».[12] Я предполагал, что это какая – нибудь незнакомая мне арабская или персидская фамилия. Каких – либо биографических сведений о нем мне ранее встречать не доводилось, или же они прошли мимо меня. И вот, о радость! Товарищи из Института истории, археологии и этнографии имени Ахмада Дониша Национальной академии наук Республики Таджикистан подарили мне книгу доктора исторических наук, профессора Виктора Васильевича Дубовицкого, работавшего ранее заместителем директора и одновременно заведовавшего Отделом истории науки и техники этого Института. Книга выпущена в 2018 году в Душанбе Университетом Центральной Азии и называется «Андрей Евлампиевич Маджи. Полвека научных исследований в Центральной Азии».
Весьма интересна история семейства А. Е. Маджи, принадлежащего к одному из старейших аристократических родов Северной Италии, входящих в число основателей города Венеции и Венецианской Республики. Дед и прадед Андрея Маджи – Гаэтано Маджи – в начале XIX века был вынужден уехать из Италии в Россию, спасаясь от преследования австрийских властей, оккупировавших север страны. Минуло всего лишь несколько десятков лет как сын Гаэтано – Николай Гаэтанович Маджи, завершив учебу в вузе и сдав выпускные экзамены в Санкт – Петербургской Академии Художеств, получил направление в Западную Сибирь. Служил в качестве учителя рисования и чистописания и помощника классных наставников Скобелевской мужской гимназии. В 1885 году окончил Омскую учительскую семинарию и начал карьеру учителя в Ялуторовском городском приходском училище Западно – Сибирского учебного округа. В августе 1889 года Евлампий Николаевич Маджи переходит на работу в Тобольскую гимназию, где со следующего года назначен младшим учителем рисования и чистописания. Уже спустя не столь продолжительное время, точнее, 22 января 1891 года по решению Департамента герольдии Правительствующего Сената Евлампий Николаевич получает первый дворянский чин коллежского регистратора.
Помимо исполнения обязанностей учителя чистописания и рисования в гимназиях и училищах Тобольска в 1897 – 1891 г.г. он преподаёт иконопись в Тобольской духовной семинарии. Однако 14 июля 1900 года в жизни Е. Н. Маджи происходит неожиданный крутой поворот. «Согласно приказу Туркестанского генерал – губернатора он назначен на должность учителя рисования и чистописания Маргеланской мужской прогимназии (Ферганская область)» где ему одновременно вменялось в обязанность и преподавание французского языка. В августе 1911года Евлампий Николаевич Маджи уходит в отставку в чине статского советника, впоследствии сыгравшего трагическую роль в судьбе его сыновей, Петра и Андрея.
Переезд семьи Маджи из Тобольска в далекий и таинственный Туркестан в 1900 году повлек за собой крупные перемены в судьбе каждого из её членов. Но прежде всего это было долгое изнурительное путешествие по незнакомым краям, отличавшимся и в климатическом и культурном планах. В. В. Дубовицкий, основываясь на достоверных исторических документах, описывает процесс освоения огромной территории в центре Азии, площадью в пять миллионов квадратных километров только что присоединенной к Российской империи, которая начинала активно осваиваться переселявшимися сюда русскими колонистами. Начали строиться новые города, прокладываться железные дороги.
Семья Маджи обосновалась в Маргелане. Опираясь на дневниковые записи Евлампия Николаевича Маджи, сделанные во время путешествия из Тобольска в Маргелан, В. В. Дубовицкий располагает их таким образом, что они позволяют читателю представить каким образом происходил переход из мира сибирских морозов и холодов в теплый азиатский город, «проспекты которого усажены ветвистыми чинарами и тополями, где встречаются аллеи с акациями, но только здешние акации вовсе не такие, как в Сибири, где акация – куст, а здесь акация - высокое, толстое и ветвистое дерево. У корней тополей и акаций справа и слева каждой улицы струятся быстрые, журчащие арыки или канавки с проточной водой..., вода в арыках почти везде прозрачная, как хрусталь» [8,10]
Излагая свои впечатления о Маргелане, Евлампий Николаевич рассказывает о здешнем благоприятном сухом климате, голубом и безоблачном небе, густозеленых садах и т.д. И все это постоянно сравнивается с условиями, в которых семья Маджи жила раньше в Тобольске. «В Тобольске 2/3 дней в году пасмурные, а половина – с дождевыми или снеговыми осадками; небо тобольское постоянно пасмурное и потому беловатого или свинцового цвета, ветры там дуют целый день. Совсем не то в новом Маргелане. Небо здесь постоянно безоблачное и ярко –голубого цвета, ветров нет, дождей летом нет, да и осенью редки; климат здесь сухой потому, что город стоит на песчаной почве; (Тобольск – город сырой потому, что стоит на болотистой земле, составляющей начало северной тундры). Вследствие почти постоянно пасмурной погоды у тоболяка невольно появляется меланхолическое настроение духа; здесь же в Маргелане при вечно ясном небе и на душе, как – то ясно» [8,12].
Подчеркивает Евлампий Николаевич иногда некоторые национальные черты местных жителей. В частности, когда 14 сентября он со всем семейством предпринял поездку в Старый Маргелан, утопающий в зелени, и посетил городской базар, состоящий преимущественно из небольших лавок, он писал: «Народу масса - около каждой лавчонки по пять – шесть человек, но шума и гвалту нет – все ведут себя удивительно чинно и тихо, нет нигде ни громких разговоров, ни смеха. Остановились мы в чайхане (или туземном трактире) напиться чаю. Чайхана это помещалась на открытом воздухе, под навесом, на площади. Невдалеке от нас сидели несколько сартов и пили чай. Опять та же степенность и чинность! Право, не только на наших русских базарах, но и на наших общественных собраниях или клубах, мы, русские, держим себя гораздо шумнее. Честь и слава в этом отношении азиатам, с которых не мешало бы взять пример нашим деревенским ярмаркам, где визг гармони и непечатная брать везде на каждом шагу так и режут уши» [8,14].
Путевые записи Николая Евлампиевича, свидетельствующие, во – первых, о его писательском таланте и любознательности, тонко подмечавшем все достойное внимания во время долгого и тяжелого пути из Тобольска в Фергану, во – вторых, дает хорошее представление о местности и условиях, в которых провел своё детство и гимназическую юность его младший сын, Андрей, которому и посвящена эта великолепно написанная доктором Виктором Васильевичем Дубовицким книга.
В. Дубовицкий отмечает, что о детских и гимназических годах Андрея Маджи почти ничего неизвестно. Однако все же сохранились краткие сведения о его отличной успеваемости в гимназии, за что он был по её окончании удостоен золотой медали [8,18].
В 1916 году Андрей Маджи становится студентом первого курса Лазаревского института восточных языков. В. Дубовицкий весьма подробно излагает историю создания этого института и его учебные программы, преобразования, происходившие в нем в различные годы вплоть до основания на его базе в 1920 году Центрального института живых восточных языков, в 1921 году превращенного в Московский институт востоковедения. И в данном случае производится сопоставление учебных программ и специализаций Московского института и восточного факультета Санкт – Петербургского университета, что стало следствием разного видения целей преподавания востоковедческих дисциплин. «В Санкт – Петербурге преобладало классическое востоковедение с углубленным изучением древней и средневековой истории Востока, памятников литературы и культуры отдаленных эпох; целью преподавания являлось, прежде всего, воспроизводство ученых – востоковедов, специалистов высокого уровня по истории, филологии, литературоведению, лингвистике. Что же касается Лазаревского Института, являвшегося главным центром востоковедения в Москве, то здесь с самого начала преследовались практические цели: получить в достаточном количестве, во – первых, переводчиков живых восточных языков, во – вторых, специалистов, превосходно разбиравшихся в современных культурных, правовых, общественно – культурных реалиях народов стран Востока».
После Октябрьской революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войны система народного образования в России, в том числе и высшего, рухнула. Лазаревский Институт вскоре был закрыт, и Андрей Маджи не успел получить диплом о его окончании. [8,22]
Затем последовали долгие годы гражданской войны, разрухи, голода, кровавых событий, многочисленных неурядиц и т.д.
После возвращения из Москвы Андрей Маджи продолжал лелеять мечту о продолжении учёбы в вузе и получении полноценного востоковедческого образования, вследствие чего он обращается с прошением о принятии его на учебу в Туркестанский Восточный Институт. Руководство института согласилось зачислить его в вуз при условии документального подтверждения сданных им в Лазаревском Институте предметов. Однако в условиях изоляции Туркестана в ходе гражданской войны А. Маджи не мог сделать это и вопрос о его учёбе вновь был отложен на неопределенное время.
Мечта Андрея Маджи исполнилась лишь в 1923 году, когда он поступил на историко – филологический факультет Туркестанского университета (Турк ГУ), который в связи с национально – территориальным размежеванием в Средней Азии был преобразован в Среднеазиатский государственный университет (САГУ), целью которого являлась подготовка высококвалифицированных кадров для всех республик Средней Азии. На его восточном факультете по разряду иранской филологии и продолжает учёбу Андрей Маджи. На факультете читались лекции по исламоведению, мусульманскому праву, мусульманской догматике, истории ислама, арабской литературе и арабскому языку и т.д.
Среди преподавателей САГУ, сыгравших главную роль в становлении А. Маджи как исследователя – востоковеда, особое место занимают те из них, с кем ему пришлось совместно работать позже долгие годы в Таджикистане. Это, прежде всего, авторитетные русские ученые – востоковеды Михаил Степанович Андреев[1] и Александр Александрович Семенов.[2]
Несмотря на тяжелое материальное положение, Андрей учился с истинным удовольствием. Во время прохождения археологической практики в Китабе и Шахрисабзе в 1924 году, А. Маджи также пополнял свои навыки в разговорном и письменном таджикском и узбекском языках, когда в Китабском райисполкоме ему было поручено заниматься переводами заявлений и жалоб посетителей с таджикского и узбекского языков на русский. Записи на археологическую тему сопровождаются зарисовками архитектурных орнаментов и надписей на арабском языке, собранным в Китабе и Шахрисабзе. Сохранились его зарисовки различных археологических памятников и керамических фрагментов.
Вызывают большой интерес и его этнографические записи, зарисовки, иллюстрации, подготовленным для своих рефератов и курсовых работ, изображения не только общих видов многочисленных мазаров, фрагментов их архитектурных деталей и надписей с гробниц, но и медресе, мавзолеи, жилые дома, этнографические типы жителей Средней Азии 20 – х годов прошлого столетия, надгробные надписи с переводами на русский язык и т.д.
Одним из главных событий студенческой практики А. Маджи была его командировка в Афганистан. В своей автобиографии он пишет: «Осенью 1925 года по предложению профессора А. А. Семенова был послан в Афганистан в качестве переводчика советско – афганской шоссейно – дорожной экспедиции, затем работал в гидрогеологической экспедиции и в бюро прессы полпредства СССР в Кабуле» [8,62]. Андрей и его старший брат Петр, который тоже был направлен 6 декабря 1924 года в Кабул Наркоматом иностранных дел СССР в качестве переводчика постоянного представительства, проработали там до конце 1926 года. Они стали свидетелями ярких событий в общественно – политической жизни Афганистана той эпохи. Самым значимым событием этой годовой командировки для Андрея Маджи стало его проживание и работа в известной ныне всему миру Панджшерской долине. Данная командировка была наиболее плодотворной для А. Маджи как в плане языковой практики, так и в плане научной работы. Он и записал очень много интересного о природе, культуре земледелия, истории этом горной долины, сплошь населенной таджиками, об их диалектах, об их одежде, обычаях и традициях. Разумеется, в настоящем кратком отзыве о книге, повествующей о жизни и деятельности Андрея Евлампиевиче Маджи, невозможно рассказать обо всем интересном и увлекательном, что весьма красочно и живописно описал Виктор Дубовицкий, и потому настойчиво рекомендуем уважаемым читателям найти и прочитать эту замечательную и занимательную книгу.
Андрей Маджи закончил учебу в Среднеазиатском университете (САГУ), получив в декабре 1927 года соответствующий диплом об окончании вуза «по разряду иранской филологии Этнолого – лингвистического отделения восточного факультета. Неожиданная его встреча в Москве с бывшим его преподавателем языка пашто по САГУ афганцем Нисар Мухаммадом, бывшего тогда народным комиссаром просвещения Таджикистана, определила его будущую судьбу: Андрей Маджи был направлен на педагогическую работу в Таджикистане, тем более, это обещало углубить его практические знания в иранских, в частности, в таджикском и других восточных языках. В марте 1928 г. он отправился в далёкий путь вместе с тремя однокурсниками, одним из которых был известный в будущем востоковед Алексей Павлович Колпаков.
Так, в марте 1928 года Андрей Маджи оказался в столице Автономной Таджикской советской социалистической Республики – Душанбе. С этой даты начинается новый отсчет его жизни и трудовой деятельности в этом красивом горном крае. Условия жизни и работы в районах Кулябской области, куда были определены молодыв востоковеды, были не из легких: сказывалась неспокойная ситуация близ государственной границы с Афганистаном, где концентрировались басмаческие отряды, широкое распространение малярии, особенно её тяжелых форм, отсутствие продуктов питания и лекарственных препаратов для больных, безденежье, неукомплектованность школ, учебных курсов курсантами, и учительскими кадрами и учениками. Но Андрей Маджи и его товарищи, несмотря ни на что, продолжали мужественно и самоотверженно работать на ниве образования. При этом Андрей Маджи не оставлял и исследовательскую работу, в частности, археологические изыскания.
Через несколько лет работы в различных районах Кулябской области, в самом Кулябе, Бальджуане, Кангурте,Хыштепе он получил возможность уехать в Фергану, «чтобы на лёгкой работе учителя рисования привести в порядок большой археологический и иной материал научного характера, собранный как в Таджикистане, так и в Афганистане.» [8,88]
Новую поездку в Таджикистан Андрей Маджи осуществляет в 1933 году, ибо именно здесь он «считал себя обязанным работать, имея диплом востоковеда»[8, 89].
Кроме основной работы в качестве завуча краткосрочных курсов политпросветработников в Сталинабаде, он работал также завучем курсов подготовки учителей в Ховалинге, Гарме и Шахринау, завклубом и учителем курсов подготовки в комвуз. Он использовал все остальное время для активных этнографических и археологических исследований во время командировок и служебных поездок. Виктор Дубовицкий приводит длинный список объектов, на которых А. Маджи произвел археологическую разведку, раскопку или заложил пробные шурфы в Шахринау, в городищах Афрасиаба, Варахши, Пенджикента, Аджина – тепе и других регионов Мавераннахра.
Он оставил, кроме того, многочисленные карандашные зарисовки разных архитектурных деталей мечетей и жилых домов отдаленных эпох.
Однако более всего удивительно читать, что востоковед А. Маджи в «ленинабадский» период своей жизни тщательно изучает и взвешивает положительные и негативные стороны вопроса предполагаемых оросительных и гидротехнических работ на Сырдарье и приходит к выводу об их целесообразности в работе «Вопросы Сырдарьи», написанной в 1935 году. Сейчас уже трудно сказать, насколько проект А. Маджи повлиял на создание того варианта Кайракумского водохранилища и ГЭС, который был претворен в жизнь в 1949 – 1958 г.г.
В этот же «ленинабадский» период А. Маджи создает семью, понемногу налаживает свой скромный семейный быт. 2 – ого декабря 1940 года в молодой семье родился первенец – сын, Владимр.
Чрезвычайно тяжело читается глава IX книги В. В. Дубовицкого, озаглавленная «Выживание» (Свидетельства дневника). Содержание её основавается преимущественно на дневниковых записях Андрея, охватывающих тот период, когда на долю всей советской страны и каждого её жителя выпало тяжелейшее испытание – Великая Отечественная война, принесшее в Таджикистан сотни тысяч смертей её сыновей на фронтах, героический труд в тылу, полуголодное существование мирных жителей, преодоление экономических и социальных трудностей и реалий тотальной мобилизации всех ресурсов страны, что даже и для благодатного Таджикистана было чревато серьезными лишениями. Несмотря на то, что наиболее ценные профессиональные кадры, к которым был отнесен и Андрей Маджи, получали правительственную бронь от мобилизации в армию, однако это не спасло его семью от обрушившихся на страну материальных трудностей.
Автор книги цитирует из дневников Андрея Маджи фрагменты, рассказывающие о вестях о гибели товарищей на фронтах войны, об огромном росте цен на продовольствие в магазинах и на рынках, о суровой зиме и морозе, об исключении из списка научных работников, прикрепленных к закрытому ларьку и закрытой столовой из – за отсутствия научного знания или ученой степени, об уменьшении размеров заработной платы или выдаваемых пайков в столовой [8,110]. Невозможно без боли в душе воспринимать следующие строки:
«В августе задержали на 20 дней выдачу июльского заработка. Вынужден был брать в столовой не 6 блюд обеда, а лишь одну тарелку обеду, обед варили только из своей свеклы, своей картошки, на второе ели только свою кукурузу, свою морковь, свои подсолнечники».
«При фактической зарплате, выдаваемой в руки – 700 рублей, мы имели возможность расходовать еще 120 рублей на базарное сладкое к чаю. От молока работники отказались, так как маленькая бутылка стоила 7 – 8 рублей.»
«6 сентября ввиду задержки выдачи зарплаты, вынуждены были отказаться от третьей порции супа (цена 1 рубль 80 коп.) тем не менее, решили ежедневно сушить по 1 буханке хлеба 200 грамм, выдаваемых мне в столовой научных работников».
«Ишак дров на базаре 120 рублей, кило угля 4 рубля».
«Около двух месяцев болят обе ноги – язвы. В институт вынужден ходить в калошах».
«Весь 1942 год Левка не ел хлеба, его 400 грамм хлеба съедали мы с Аней. Так он кормил нас весь год, но теперь и он начинает есть мучную кашу и хлеб. Если война продлится ещё год, мы не сможем прокормить ребят.»
«Лекция одночасовая по истории Таджикистана оценивается мне пединститутом в 17 руб. Это – полкило картошки или 5 пучков зелени».
«За кафедру директор Долгополов отказался платить, снизил хлебную норму с 600 до 400 грамм – ниже учителя средней школы. Совмещать в Пединституте категорически запрещает, обязывает сидеть в стенах института по 7 часов ежедневно, хотя не было бы ни одной лекции, не отпустил ни грамма угля, хотя я сделал взнос за уголь ещё в июле месяце в размере 800 руб. Выключено электричество, вычеркнут из списка на керосин в ларьке научных работников – благодарность за сделанную выставку героического прошлого таджикского народа».
«С конца марта сели на жмых – 10 руб. кило. Жарим из него котлеты.»
«Сапожничал целую неделю: починил большие ботинки – подарок брата, которые не брались починить сапожники; починил сапоги, починил две пары брезентовых ботинок Ани, починил ботинки Вовке, починил свои ходовые ботинки – бегунки.»
«Нарисовал 2 альбома пастелью на тему «Героическое прошлое таджикского народа.» Всего 24 рисунка и 12 карт.»
Андрей Маджи аккуратно записывал в свои дневники все события своей жизни и семьи, проблемы на работе, дни полуголодного существования, тяготы и лишения, испытываемые страной в годы войны, отступление немецко – фашистских захватчиков, цены на рынке, нормы отпуска еды в столовой научных работников, о переезде с семьей из Ленинабада в Сталинабад, куда в 1924 году был переведен Таджикский сельскохозяйственный институт.
Трудности и лишения преследовали семью и на новом месте: Маджи стал изготовлять на продажу детские чемоданчики и жена его, Аня, продала первый чемоданчик за 20 р. «Это 2 баночки кукурузной муки: целый ужин четверым досыта. Купили на радостях детям орешки по 1 р. штука.»
Несмотря на бесконечные трудности по работе и лишения в семейной жизни, А. Маджи и не думал забрасывать научную деятельность, не переставая заниматься ею. Он собрал материалы к работе. «Чередование согласных и гласных звуков в таджикском языке; согласия, полногласия метатезы»; выполнил в черновиках на 3/ 4 большую работу на тему «Таджикско – русские лингвистические совпадения»; Более того, им было составлено и записано 58 мелодий на гитаре.
Вызывают глубокое сочувствие к судьбе А. Маджи и слова автора книги о нем Виктора Дубовицкого, написавшего о причинах его разочарований: «Прежде всего, это касалось его карьерного роста, как в науке, так и на поприще дипломатической работы. Что было тому причиной: его дворянское происхождение (как предполагали они с братом); излишняя принципиальность и бескомпромиссность в общении с коллегами по цеху» науки; высокомерие советских метров КЛИО из Москвы и Ленинграда к энтузиасту из далекого среднеазиатского города?! Возможно – все это вместе. Но результат был вполне однозначный – в попытках защиты диссертации отказ следовал за отказом, равно как и в мечтах о дипломатической карьере»[8. 121]/
Невзирая на окончание войны, семья Маджи продолжала испытывать материальные затруднения, что было связано по предположению Виктора Дубовицкого, с «неостепененностью Андрея Евлампиевича и как результат – с непризнанием его в научной и вузовской среде как «полноценного» ученого [8. 121].
В 1948 году А. Е. Маджи начал преподавать курс арабской графики аспирантам Таджикского филиала АН СССР, а чуть позже – и курс истории Таджикистана. Затем он работал учителем русского языка в таджикских 8 – 10 классах мужской школы №10 г. Сталинабада. С момента организации в апреле 1951г. АН Таджикской ССР он преподаёт русский язык аспирантам.
В 1949 году Маджи писал в своем дневнике, что «выполнил перевод арабских первоисточников о Хатлане – Хуттале (Сдано в ТФАН Колпакову) [8. 127]. С 17 Ноябре 1950 года он стал преподавать на курсах русского языка для иранцев и иракцев [8. 128]. Конечно, Андрей Евлампиевич часто не имел постоянной работы. Однажды он встретил своего учителья известного востоковеда А.А. Семенова и рассказал, что остался безе всякой работы. Тот предложим ему написать сразу два заявления: в Институт истории и Отдел восточных рукописей и сам даже продиктовал их.
С 1 – ого сентября 1954 года Андрей Маджи был принят на работу в Отдел восточных рукописей в качестве младшего научного сотрудника. Таким образом, с этого времени кончилась его тридцатилетняя педагогическая деятельность и началась новая эра – научно – исследовательская. Он сразу же окунулся в свою работу, начавшуюся с описания арабских и персидско - таджикских рукописей и в течении 10 дней переписал на арабском шрифте 400 названий восточных рукописей из хранилища Академии. Даже находясь в отпуске с - ого августа 1955 года, он «переписывал стихи Рудаки, чтобы больше разрабатывать тему «Язык Рудаки и его время» [8. 130]. Из – за мизерной зарплаты, не позволявшей прокормить семью из пяти человек, Маджи был вынужден продать Отделу востоковедения некоторые свои арабские и афганские редкие издания и книги, а также археологические и нумизматические материалы из личной коллекции. Он сдал для включения в «Каталог восточных рукописей АН Таджикской СССР» 301 аннотацию арабский рукописей, когда от него не требовалось ни одной по плану, а пятеро других сотрудников Отдела вместе сделали по плану – 300 аннотаций.
Кроме, казалось бы, нудной, однообразной и утомительной работы, каковой является описание рукописей, Андрей Евлампиевич находил время и для творческой научной работы. Имея доступ к семейному и личному архиву Андрея Маджи, В. Дубовицкий проделал грандиозную работу, выявив его завершенные и незавершенные исследования, опубликованные и неопубликованные работы, благодаря чему мы располагаем теперь относительно полной библиографией научных трудов А. Е. Маджи. Немало среди них и переводов с арабского, персидско - таджикского и европейских языков на русский.
Назовем лишь некоторые из его опубликованных и сохранившихся неопубликованных работ А. Маджи:
- Относительно работ, выполненных им в 1960 году, читаем: «Закончил за год полностью и подготовил к печати «Счастливую дату» - «Та'рихи Гулшани» - географию Бухарского ханства 1910 г., составленную бухарским чиновником Мух. Садики. Предисловие, перевод 130 листов, 510 примечаний и комментариев, в том числе 20 из Корана (точно установлены суры и аяты), 12 приложений и указаний. Все это – 10 п. л. – 2 годовых нормы младшего научного сотрудника» [8. 133].»
Это сочинение было издано в Душанбе на современной таджикской графике (кириллице) в 2006 году Центром исследования персидско – таджикской культуры Посольства ИРИ. На русском языке сочинение опубликовано в 2016 году (Мухаммад Садик Гулшани. Та'рихи – и хумайун. (Счастливая дата) – Душанбе, 2016. - –80 стр. Отделение международной организации Института «Открытое общество – Фонд содействия в Таджикистане).
- К истории феодального Ходжента // Материалы по истории таджиков и Таджикистана. – Сталинабад, 1945 – с. 114 – 145.
- АН Таджик. ССР. Каталог восточных рукописей. Т. IV Душанбе: Дониш, 1970.
- Первые упоминания в письменных памятниках названия г. Ходжента (5 стр).
- А. Маджи активно разрабатывал тему «Язык Рудаки и его время.
- Полный словарь к стихам Рудаки (2750 слов) [8. 131].
- Некоторые особенности лексики Рудаки (34 стр).
- Рудаки и арабский язык //Коммунист Таджикистана. 1. VI 1957.
- Картины труда и природы в стихах Рудаки (6 стр).
- Русско – таджикские лексические соответствия (Диссертация около 150 стр).
- Материалы по диалектам таджикского языка.
- Таджикско – английские лингвистические совпадения. (1940 г., 8 п. л.) – 630 тетрадочных страниц.
В. В. Дубовицкий, проанализировавший данный трактат, приходит к выводу, что чиновник знал четыре языка: родной таджикский, арабский, персидский, узбекский. Однако автор особенно обожал не родной язык, но арабский и посвятил его бежественному происхождению даже отдельную запись. Он предполагает, что чиновник обучался в медресе (духовной средней и высшей школе), готовившей кадры чиновников, настоятелей мечетей. К тому же медресе давало прочные навыки по арабскому и родному языку, а также прививало склонность к хорошему каллиграфическому письму [8. 140].
Примечательно также то, что чиновник знал, по крайней мере, около трех десятков русских и западноевропейских слов, употреблявшихся в русском языке. Это явление мы видели и в сочинении знаменитого таджикского писателя, учёного и просветителя Ахмада Дониша «Путешествие из Бухары в Петербург» -и в трактате таджикского писателя и поэта, учёного и врача Кори Рахматуллаха Вазиха Бухорои (1818-1894), посвященного описанию его интересного путешествия в хадже17.
Обладал Андрей Евлампиевич и поэтическим дарованием и его стихи, приведенные в книге, носят социальный характер и содержит национальные молитвы и местный восточный колорит. Может быть, именно тяга к таджикской классической и народной поэзии обусловила его увлечение переводами на русский язык стихов Абуабдуллаха Рудаки.
И, вообще, Андрей был не только страстным любителем Востока и восточной культуры, но и весьма разносторонне талантливым человеком. Даже в самых трудных условиях, которые привелось ему пережить в жизни, он никогда не унывал, не терял присутствия духа и чувства собственного достоинства, тонкого юмора.
В 1962 году Андрей Евлампиевич Маджи нашёл покой на таджикской земле, где прошла большая часть его жизни, и которую, несмотря ни на что, он очень любил.
Этой статьей мне хотелось показать нашим современникам, молодым востоковедам, какой надо обладать силой воли, преданностью и любовью к избранному делу, неутомимой работоспособностью, чтобы сделать столь много, даже если судьба не особо благоволит настояшему ученому и человеку. Он не будет забыт, ибо память о нем останется в его статьях, книгах, исследованиях, воспоминаниях. Об этом нам напомнил своей замечательной книгой наш земляк и коллега, ученый - историк Виктор Васильевич Дубовицкий, которому мы выражаем искреннюю признательность и сердечную благодарность.
Литература
- А.Н. Таджикской ССР. Каталог восточных рукописей. Том IV - Душанбе: Дониш, 1970.
- Акрамова Х.Ф., Акрамов М.Н. Востоковед Михаил Степанович Андреев, Душанбе, 1973 г.
- Вклад академика А.А. Семёнова в изучение истории и культуры таджикского народа // Материалы международной научно-теоретической конференции, посвящённой 140-летию академика А.А. Семёнова. (Душанбе, 13 декабря 2013 года) – Душанбе: Дониш, 2014 г. – 248 с.
- Возех Кори Рахматуллах. Савоних ал-масолик ва фаросих ал-мамолик (Хачнома) - Душанбе: Суфра, 2019-146с.)
- Гулшани Мухаммад Содикхоча. Таърихи Хумоюн-Душанбе: Пайванд- 2006-168+307 стр. (факсимиле)
- Гулшани, Мухаммад Содик. Таърихи Хумоюн (Счастливая дата). Перевод с таджикского, предисловие, примечания и приложения к факсимильному изданию текста Амрияздона Алимардонова. Научная редакция, послесловие, индексы на русском языке – Лола Додхудоева – Душанбе – 2016 – 280 стр.
- Додхудоева Лариса. Научное наследие А.А. Семенова и М.С. Андреева (Архивные документы). Душанбе, 2013.
- Дубовицкий В.В. Андрей Евлампиевич Маджи. Полвека научных исследований в Центральной Азии.-Душанбе, 2018.-211 с.
- Литвинский Б.А., Акрамов Н.М. Александр Александрович Семёнов, - М., 1971 г.
- Маджи А.Е. К истории феодального Ходжента // Материалы по истории таджиков и Таджикистана.-Сталинабад, 1945.-с. 114-145.
- Маджи А.Е. Перевод с таджикского на русский язык трактата “Духовный облик бухарского чиновника” (По бухарской рукописи 1885-1922г.г.) по рукописи № 1243 из хранилища восточных рукописей АН Таджик ССР. См.: [8,137-146].
- Маджи А.Е. Рудаки и арабский язык // Коммунист Таджикистана, 01.07.1957.
- Мардони Т.Н. Рудакӣ ва адабиёти араб // Садои Шарқ № 9, 1976. саҳ. 131-135.
- Мардони Т.Н. Рудакӣ ва адабиёти араб. Душанбе: Ирфон, 2010.-127 с.
- Материалы международной научной конференции «Вклад академика В.В. Бартольда в изучение истории и культуры Центральной Азии» (Душанбе, 28 июня 2019г.) – Душанбе: Дониш, 2019 г. – 248 стр.
- Шарофуддинов Сухроб. Роль академика В.В. Бартольда в изучении истории и культуры таджикского народа IX-XV- Душанбе, 2016.-208 с.
Таджиддин Мардони
Главный научный сотрудник
отдела Ближнего и Среднего Востока
Института Азии и Европы НАНТ
